Николай Тцаров - Капо

Dmitriy Ignatov написал(а) к All в Nov 21 21:06:36 по местному времени:

Пнуть автора можно в телеграме @nikolaytzarov
-------------------------------------------------

Николай Тцаров.
КАПО.

Исправил.
Пропал текст.

Абсурдистская новелла. Тривиальная мораль. Глупая. Но:

Сквозь щели в подгнившей деревянной стене пробивался слабый лунный свет, серебря нары, на которых покоятся, словно мертвецы, худосочные и изможденные тела, свидетельствующие о своей жизни еле слышимыми сопением и клокотанием; раздавалось урчание желудка, готового покорно переварить хоть несъедобное, лишь бы чем-то быть заполненным. Весь барак провалился в сон, но только одни впалые глаза пристально глядели вверх, а руки, сообщаясь с общей безнадегой, штудировали собственное иссохшее тело, чтобы в иной раз удостовериться в болезненной подлинности происходящего. Мужчина тягостно вздыхал, ощупывая себя, не находя ни единого признака жизни. Он зло подумал: <Чертовы ублюдки! Я восстановлюсь, поправлюсь, а этих фашистских крыс буду всю жить давить, давить и еще раз давить...>
Будь у него чутка больше сил, лицо окрасилось бы в ярко-красный цвет гнева, но землистость не уступала место для здорового цвета озлобления. Спина болела невыносимо; также жгло ссадины, оставленные кнутом: он чувствовал, как грязные, пропитанные потом и прилипшие к ранам лохмотья отрывались от плоти. Всё помещение смердело, что было привычным, но в силу своего настроения, небольшой минутки прояснения разума, что может застать даже в стрессовых эпизодах жизни, ввергающих в полоумие, - ему стал запах досаждать, словно зловоние в первый раз ныряет в неподготовленные ноздри. Мужчина томно повернулся на бок и заметил, как из полумрака выглядывает пара глаз, отражающая лунный свет: на него пристально глядел рядом лежащий пленник.

- Больно? - вяло лепетал смотрящий из темноты.

Мужчина соглашаясь промычал.

- Скоты, - прошептал тот, - они поплатятся... Всех нас изводят... Не смогут...

Глаза исчезли, послышалось, как тот переворачивается. Мужчина повторил следом за ним и тоже решил всё-таки уснуть. Наутро все проснулись одновременно, услышав оглушительные ругань и топот ботинков. Упитанный надзиратель осанисто и неспешно шел около нар, задрав высоко свой нос, презрительно смотря на недочеловеков. Он был на седьмом небе от счастья и готов был визжать, как ему упоительно, но нордическая сдержанность воспрещала ему дать волю чувствам. Посему казалось, что он совершенно безучастен, он не питает совершенно никаких чувств и словно бы действительно выполняет только свою работу, но в глубине души он ликовал: его ноги в теплых сапогах, а не вступают на сырой и гнилой деревянный пол босыми; его не обуревают воспоминания о беззаботной жизни, лишенной мук. Наш мужчина буравил его взглядом: он его ненавидел и ему завидовал.

- Итак, - обратился к одному гитлеровец, - пойдем.

Это был тот, что ночью пытался заговорить с нашим мужчиной. Он был там недолго, но вернулся совершенно ужаснувшийся и как бы чем-то шантажируемый. Он ни о чем не распространялся, как бы на него ни смотрели и не выпытывали другие пленные; он наедине с собой отрицательно завертел головой, а губы его змеились так, точно он старался вымолвить: <Нет>. Вскоре вернулся надзиратель и вновь зашагал осанисто между хилыми телами. Приблизившись к нашему мужчине, он также, как и прошлому, сухо пробасил: <Итак, пойдем>. Мужчина с усердием встал и поплелся за надзирателем; на улице его встретила свита с пистолетами-пулеметами. Они близко к нему притиснулись, держа за руки, стуженные стволы упирались ему в тело, отчего ему становилось вдвойне холодней. Он поразмыслил, глядя на их словно высеченные из мрамора лица и оружие: <Пулеметы делают их такими важными! Они хорошо питаются, у них есть ружья. У них есть время и энергия на зарядку, оттого они такие стройные. Ружья их возвышают. Им определенно нечего бояться>. Его конвоировали в небольшое, контрастирующее по своим архитектурным излишкам здание с зыбкими бараками. На него глядели сквозь забор заключенные из другого блока, словно зная, куда его ведут и зачем. Мужчина нашел фасад здания довольно симпатичным.

Миновав коридор, свита оставила его перед дверью и слегка подтолкнула в ее сторону. Он отворил дверь, там оказался небольшой кабинет, скромно меблированный, но с изыском; на стене висел портрет Гитлера, его же и бюст стоял на столе, грозно и безмятежно созерцая всё внутреннее убранство, как бы вечно муштрируя владельца кабинета и вдохновляя его продолжать своё дело. Мужчина робко окинул взглядом комнату и заприметил также небольшой бюстик Гёте. <Гёте!? Он-то тут причем?> - подумал он. За столом сидел тучный и приятной наружности старик, и судя по тому, что он не клал локти на стол, - он был обучен этикету. Первое, что слетело с языка старика за столом, было нежным умасливанием осушить чашечку чая, сев за стол; мужчина робко присел.

- Пейте, - твердил старик, - пейте ж.

Мужчина слегка отпил.

- Ну-с! Нечего вокруг да около. Я предлагаю вам хорошее питание, вполне хорошие условия жизни на время пребывания тут, - старик сделал паузу и как-то шепотом также отрезал: - Ну и женщин. Согласны? Будете работать на нас.

Мужчина не верил своим ушам.

- Как? А за что?

- Как за что? Ваше досье у нас есть. Всё известно, что делали вы. Вы понимаете, что я вам даю сейчас единственный шанс выжить? - в его интонации сквозило некоторое сомнение, словно он допускает отказ от предложения.

- А что требуется?

- Что ж! Это хорошо, что соглашаетесь, - твердил старик, - требуется одно: сотрудничать и помогать. Мы ставим вас главным в вашей группе.

Они пожали руки, весело глядя друг на друга, негласно оба отметив все контрактные особенности; мужчине стало невероятно хорошо; он подумал о том, какой же дурак был прошлый, раз отказался от такого заманчивого предложения: <Болван! Благородный, что ли? Тоже ведь тот еще рецидивист, видимо, раз вообще позвали...>

Спустя несколько недель, когда наш мужчина уже закрепился у всех узников не как товарищ по несчастью, а как очередной палач, разве что всё еще сохраняющий в себе отметины былых терзаний, но всё-таки слегка потолстевший, во дворе разворачивалась такая сцена: узники, словно Сизиф или Данаиды, бесцельно перетаскивали огромные камни туда-сюда, надрывно кашляя и трясясь... Они уже не понимали абсурд происходящего: надуманное наказание за невыполнение надуманной работы привило им чувство, словно бы всё, чем они занимаются, всё-таки не лишено смысла. Вокруг них сновал наш мужчина, величаво, вальяжно задирая нос, опуская его только в тех случаях, когда ему хотелось глянуть на серебристый и блестящий пистолет-пулемет у него на животе; примерно так делают дети, когда им что-то подарили, и им нравится просто посматривать на подарок, трогать его, чтоб в иной раз закрепиться в знании, что это всё - их бесспорное владение. Мужчина любил подходить к какому-нибудь из пленников и отягчать его ношу, пугая тем, что, если он не ускорит работу, то обязательно получит плеткой по глазам, а также то, что ему запретят справлять свою нужду.
<Впрочем, всё это только игра... Главнее тут то, что они злятся, а ведь не знают, что я также выживаю, как они> - думал он, когда внезапно в глаза бились ему нравственные вопросы. Он прошел мимо того мужчины, тех глаз во тьме, которые отказались от его легкой ипостаси, полной хорошей еды и женщин во время чумы, - глаза вновь посмотрели на него также, как в ту ночь, разве что с некоторой ноткой антипатии. Наш мужчина весело проговорил:
- Сожалеешь?

- Нет, - промычал тот.

Этим разговор и ограничился. Мужчина удалился от него, изредка поглядывая назад и наслаждаясь теми нестерпимыми нагрузками, которые терпит болван. Вскоре всё озарило вспышкой: архитектурные излишки объяты пламенем, всеобщая паника, рокот машин... Надзиратели старательно тушили пожар, подключив также пленных, что ни за что бы это не сделали, если бы на них не наставляли ружья. Спустя некоторое время огонь погас, но от здания совершенно ничего не осталось, - и судя по ущербу, всё вспыхнуло сначала в комнате с важными документами, о которой вполне знал наш мужчина. В глубине останков здания и в саже валялся практически невредимый бюст Гёте.

К мужчине подошел другой надзиратель, из другого блока, завязав разговор:
- Слышишь! А они все пропали!

- Куда пропали?! Кто пропал?

- Нацисты пропали.

- Как это пропали?

- Вот не знаю, куда пропали...

Мужчина вправду ни о чем не догадывался. Вдвоем они посоветовались и приняли решение продолжать держать всё в обыденной колее. Так они и поступили, не нарушая распорядок дня.
Постепенно все надзиратели обнаружили, что запасы продовольствия кончаются, нацисты улетучились совсем бесследно и им, надзирателям, становится уже нечего есть. Но они так и тянули, ничего не предпринимая, чтоб миновать голод.
Итак, порядок концлагеря не нарушился после пропажи нацистов и пожара: разве что заключенным стало еще хуже, ведь еды стало намного меньше. Погибало также еще больше.
Спустя некоторое время наш мужчина всё-также прогуливался вокруг работающих заключенных, слегка менее весело, ведь нет уверенности в следующей недели из-за продовольствия, но отдушина в виде травли над пленниками - всё-также работала, успокаивая его. Равно как и других надзирателей. И внезапно работа прекратилась, все пленники подбежали к забору и торжествуя глядели в горизонт: из дымки выныривали дружественные танки. Когда же они приблизились, солдаты были в полном шоке, узнав, что лагерь всё еще работает, хотя из всех остальных лагерей ретировались немцы, в том числе и коллаборационисты. Пленники также узнали, что война закончилась уже с месяц.

------------------------------------

С уважением - Dmitriy
--- -